Защита от правды. как себя оправдывает тот, кто преступил черту.
Обычно в психотерапии мы привыкли работать с клиентами, которые стали жертвами преступного или иного травматического опыта. Иногда мы сталкиваемся с травмой свидетеля, то есть того, кто наблюдал за чьим-то мучениями и страданиями. Но крайне редко в психологии обсуждается тема травмы агрессора, того, кто непосредственно издевался над жертвой. Они на терапию приходят не часто.
Первый раз я узнала о том, что важно говорить о психологическом состоянии причиняющих травму, когда читала книгу М. Решетникова "Психическая травма". В ней он рассказывает об опыте работы с советскими солдатами после Афганистана. Многие из них были свидетелями или участвовали в издевательствах над мирным населением страны: пытки, изнасилования, казни. Кто-то так делал по доброй воле, кто-то не мог сопротивляться происходящему, кто-то подчинялся приказу или общей атмосфере расчеловечивания, свойственной войне. После возвращения они не могли ни с кем обсудить свое поведение, ни забыть его, ни скомпенсировать, ни попросить прощения за него, ни успокоиться и жить дальше. Они понимали, что совершили бесчеловечное преступление, просто взять и забыть о нем невозможно.
Эта информация не позволяла игнорировать в себе собственный садизм, как бы не хотелось подвергнуть забвению случившееся. Как жить дальше с пониманием, что я - преступник, мучитель, убийца, насильник? Даже самый закоренелый рецидивист всегда хочет найти себе оправдание если не в своих глазах, то хотя бы у общественности. Что уж говорить об обычных людях, которые если бы не попали в располагающие к насилию условия, то и не стали бы преступниками.
Психика находит различные защитные механизмы, чтобы справиться с невыносимой правдой о себе:
- Отрицание. "Этого не может быть, потому что не может быть никогда".
При отрицании непереносимая информация вообще не воспринимается психикой. Человек просто не видит, не замечает, не ощущает то, что противоречит его картине мира. То есть преступник не осознает свои действия: он ничего вообще не делал с его точки зрения. При предъявлении доказательств он с пеной у рта убеждает всех в обратном. Он не лжет, он правда так считает. Для внешнего наблюдателя такое поведение кажется шизофреническим, ведь очевидно обратное, но для того, кто отрицает, оно единственно возможное. Чтобы вместить в себя преступный поступок и начать его рассматривать как собственный, внутри должно быть для него место, которого просто нет.
- Вытеснение. "Что-то такое было, но когда, с кем и что именно не знаю и не помню."
Это защита более высокого уровня по сравнению с отрицанием. При вытеснении у психики есть хотя бы какое-то потайное место, куда можно спрятать неприятную информацию. При отрицании нет даже этого. Вытесняя, преступник знает, что он совершил что-то ужасное, но так как контактировать с этим он не хочет, то информация прячется от сознания в далёкие глубины бессознательного, которая потом всплывает в виде кошмаров, тревожных состояний, необъяснимых симптомах. Человек может вспомнить вытесненное преступление, но справиться с ним ему сложно, иначе бы не вытеснял.
- Убегание. "Не буду об этом думать, лучше напьюсь."
При убегании человек знает о своих преступлениях, но старается не сталкиваться внутри себя с информацией про них. Помогают ему в этом различные зависимости, например, алкоголь, наркотики, компьютерные игры и прочее. Ушел в иной мир и можно ни о чем не думать. Кроме такой помощи можно не посещать места и людей, напоминающие о тех событиях, избегать любых тем, которые могут привести к ненужным ассоциациям, не давать себе думать в ту сторону и вообще размышлять и рефлексировать. В обычной жизни мы наблюдаем именно этот способ ухода от реальности у бывших солдат. Пьющий герой прошлых воинских кампаний кажется нормой, хотя никакой нормой такое положение дел не является.
- Смещение вины. "Я не виноват. Меня спровоцировали."
Здесь человек знает о своих поступках, но пытается сделать ответственного за них кого-то ещё. Он не признает своей вины и считает, что если бы не другие люди, неудачные обстоятельства и прочие сложности, такого бы не произошло. Взятие на себя ответственности за свои поступки предполагает наличие внутренних ресурсов для их признания, раскаивания, компенсации ущерба. Таких зрелых личностей не так много среди преступников. Поэтому проще найти виноватых, которые и должны каяться, просить прощения, возмещать ущерб и т.д. Часто такие жертвы находятся и действительно берут на себя чью-то вину в силу собственной совестливости, чем только усиливают уверенность преступника в своей невиновности.
- Рационализация. "Изнасилование возникло как генетически выгодная эволюционная адаптация."
При этом механизме защиты преступник пытается поменять свои истинные мотивы поведения на более подходящие для него объяснения. Он не признается себе в том, что на самом деле он так поступил, потому что боялся, испытывал возбуждение, был в ярости, хотел отомстить и т.д. Ему хочется думать, что за его поступком стоят совсем другие причины, более благовидные и приемлемые для него. Этот механизм психологи считают зрелой защитой так как она говорит обычно, что человек умеет находить какие-то аргументы в пользу своих идей, пусть даже и выглядят они странно. Но проблема в данном случае у рационализации в том, что человек не осознает своих эмоций (вины, стыда, печали, горя, гнева) и пытается найти какое-то разумное для себя объяснение происходящему вместо того, чтобы понять что на самом деле он чувствует в связи со своими поступками. Всевозможные циничные объяснения необходимости жертв для последующего процветания, важности соблюдения политических интересов во имя патриотизма, божественного замысла или кармы, которые человек до конца все равно не поймёт, восходят именно к рационализации.
- Оправдание себя. "Эти преступления эмоционально оправданы."
В этом случае человек может иметь доступ к своим эмоциональным переживаниям и даже что-то чувствовать, знать и принимать тот факт, что поступок его отвратителен, но работа раскаяния не начинается, потому что он находит множество аргументов, оправдывающих его преступление: он не мог поступить иначе, все так делают в похожих ситуациях, в подобных обстоятельствах невозможно контролировать свое поведение и т.д. В работе раскаяния важно разбираться почему человек поступил так, как он поступил, но уже после того, как есть признание морального и физического ущерба пострадавшей стороне, сожаление о причиненном зле, желание исправить содеянное и деятельная компенсация вреда. А если понимание как оправдание преступления включается сразу, то оно работает как защита, а не как рефлексия о причинах случившегося.
- Гордость за содеянное. "Можем повторить!"
Наверное, самым коварным защитным механизмом является оценка своего злодеяния как правильного и достойного. Человек знает, что он совершил преступление, но он не может признать его таковым, иначе ему требуется проделать над собой работу раскаяния, на которую он не способен. Поэтому он объявляет свой поступок геройством и с гордостью говорит о нем, считая что именно так и стоит поступать всем. В такой браваде всегда присутствует отрицание любого сомнения в неправоте своих поступков, так как любое "раскачивание лодки" представляется пугающим. Только попробуй начать задавать себе вопросы, а точно ли так стоило делать, вся стройная конструкция великого подвига рассыпается на глазах. Поэтому возможен только единственный вариант трактовки события: "Я - герой!" и больше никак.
Первый раз я узнала о том, что важно говорить о психологическом состоянии причиняющих травму, когда читала книгу М. Решетникова "Психическая травма". В ней он рассказывает об опыте работы с советскими солдатами после Афганистана. Многие из них были свидетелями или участвовали в издевательствах над мирным населением страны: пытки, изнасилования, казни. Кто-то так делал по доброй воле, кто-то не мог сопротивляться происходящему, кто-то подчинялся приказу или общей атмосфере расчеловечивания, свойственной войне. После возвращения они не могли ни с кем обсудить свое поведение, ни забыть его, ни скомпенсировать, ни попросить прощения за него, ни успокоиться и жить дальше. Они понимали, что совершили бесчеловечное преступление, просто взять и забыть о нем невозможно.
Эта информация не позволяла игнорировать в себе собственный садизм, как бы не хотелось подвергнуть забвению случившееся. Как жить дальше с пониманием, что я - преступник, мучитель, убийца, насильник? Даже самый закоренелый рецидивист всегда хочет найти себе оправдание если не в своих глазах, то хотя бы у общественности. Что уж говорить об обычных людях, которые если бы не попали в располагающие к насилию условия, то и не стали бы преступниками.
Психика находит различные защитные механизмы, чтобы справиться с невыносимой правдой о себе:
- Отрицание. "Этого не может быть, потому что не может быть никогда".
При отрицании непереносимая информация вообще не воспринимается психикой. Человек просто не видит, не замечает, не ощущает то, что противоречит его картине мира. То есть преступник не осознает свои действия: он ничего вообще не делал с его точки зрения. При предъявлении доказательств он с пеной у рта убеждает всех в обратном. Он не лжет, он правда так считает. Для внешнего наблюдателя такое поведение кажется шизофреническим, ведь очевидно обратное, но для того, кто отрицает, оно единственно возможное. Чтобы вместить в себя преступный поступок и начать его рассматривать как собственный, внутри должно быть для него место, которого просто нет.
- Вытеснение. "Что-то такое было, но когда, с кем и что именно не знаю и не помню."
Это защита более высокого уровня по сравнению с отрицанием. При вытеснении у психики есть хотя бы какое-то потайное место, куда можно спрятать неприятную информацию. При отрицании нет даже этого. Вытесняя, преступник знает, что он совершил что-то ужасное, но так как контактировать с этим он не хочет, то информация прячется от сознания в далёкие глубины бессознательного, которая потом всплывает в виде кошмаров, тревожных состояний, необъяснимых симптомах. Человек может вспомнить вытесненное преступление, но справиться с ним ему сложно, иначе бы не вытеснял.
- Убегание. "Не буду об этом думать, лучше напьюсь."
При убегании человек знает о своих преступлениях, но старается не сталкиваться внутри себя с информацией про них. Помогают ему в этом различные зависимости, например, алкоголь, наркотики, компьютерные игры и прочее. Ушел в иной мир и можно ни о чем не думать. Кроме такой помощи можно не посещать места и людей, напоминающие о тех событиях, избегать любых тем, которые могут привести к ненужным ассоциациям, не давать себе думать в ту сторону и вообще размышлять и рефлексировать. В обычной жизни мы наблюдаем именно этот способ ухода от реальности у бывших солдат. Пьющий герой прошлых воинских кампаний кажется нормой, хотя никакой нормой такое положение дел не является.
- Смещение вины. "Я не виноват. Меня спровоцировали."
Здесь человек знает о своих поступках, но пытается сделать ответственного за них кого-то ещё. Он не признает своей вины и считает, что если бы не другие люди, неудачные обстоятельства и прочие сложности, такого бы не произошло. Взятие на себя ответственности за свои поступки предполагает наличие внутренних ресурсов для их признания, раскаивания, компенсации ущерба. Таких зрелых личностей не так много среди преступников. Поэтому проще найти виноватых, которые и должны каяться, просить прощения, возмещать ущерб и т.д. Часто такие жертвы находятся и действительно берут на себя чью-то вину в силу собственной совестливости, чем только усиливают уверенность преступника в своей невиновности.
- Рационализация. "Изнасилование возникло как генетически выгодная эволюционная адаптация."
При этом механизме защиты преступник пытается поменять свои истинные мотивы поведения на более подходящие для него объяснения. Он не признается себе в том, что на самом деле он так поступил, потому что боялся, испытывал возбуждение, был в ярости, хотел отомстить и т.д. Ему хочется думать, что за его поступком стоят совсем другие причины, более благовидные и приемлемые для него. Этот механизм психологи считают зрелой защитой так как она говорит обычно, что человек умеет находить какие-то аргументы в пользу своих идей, пусть даже и выглядят они странно. Но проблема в данном случае у рационализации в том, что человек не осознает своих эмоций (вины, стыда, печали, горя, гнева) и пытается найти какое-то разумное для себя объяснение происходящему вместо того, чтобы понять что на самом деле он чувствует в связи со своими поступками. Всевозможные циничные объяснения необходимости жертв для последующего процветания, важности соблюдения политических интересов во имя патриотизма, божественного замысла или кармы, которые человек до конца все равно не поймёт, восходят именно к рационализации.
- Оправдание себя. "Эти преступления эмоционально оправданы."
В этом случае человек может иметь доступ к своим эмоциональным переживаниям и даже что-то чувствовать, знать и принимать тот факт, что поступок его отвратителен, но работа раскаяния не начинается, потому что он находит множество аргументов, оправдывающих его преступление: он не мог поступить иначе, все так делают в похожих ситуациях, в подобных обстоятельствах невозможно контролировать свое поведение и т.д. В работе раскаяния важно разбираться почему человек поступил так, как он поступил, но уже после того, как есть признание морального и физического ущерба пострадавшей стороне, сожаление о причиненном зле, желание исправить содеянное и деятельная компенсация вреда. А если понимание как оправдание преступления включается сразу, то оно работает как защита, а не как рефлексия о причинах случившегося.
- Гордость за содеянное. "Можем повторить!"
Наверное, самым коварным защитным механизмом является оценка своего злодеяния как правильного и достойного. Человек знает, что он совершил преступление, но он не может признать его таковым, иначе ему требуется проделать над собой работу раскаяния, на которую он не способен. Поэтому он объявляет свой поступок геройством и с гордостью говорит о нем, считая что именно так и стоит поступать всем. В такой браваде всегда присутствует отрицание любого сомнения в неправоте своих поступков, так как любое "раскачивание лодки" представляется пугающим. Только попробуй начать задавать себе вопросы, а точно ли так стоило делать, вся стройная конструкция великого подвига рассыпается на глазах. Поэтому возможен только единственный вариант трактовки события: "Я - герой!" и больше никак.